16 апреля 1940 родился Константин Константинович Кузьминский — уникальная фигура пантеона современной русской словесности.

Я холоден. Я нищ и гол.
Мой друг единственный — глагол.
Глагол гудит, глагол поет,
глагол один меня поймет.
Константин Кузьминский

Писать об умершем в нью-йоркской провинции сравнительно недавно (2 мая 2015 года) Кузьминском или ККК, как гласит подпись на его письмах и книгах, необычайно трудно. Ибо, во-первых, вся его жизнь — живой миф, а во-вторых, практически невозможно отнести этого поэта и бунтаря (недаром он себя называл Кузьминский-Махно), к какому бы то ни было каноническому жанру.

Характерно, что в программном интервью «Новому Русскому Слову», старейшей русскоязычной газете США, Константин Константинович так охарактеризовал себя: «Я не знаю, кто я. Я человек искусства, попросту искусства целого, не распавшегося на жанры»¹.

Тут же — крайне важная фраза для понимания картины мира нашего героя:

«…главное все-таки — не выглядеть как все, отсюда — моя абсолютная ненависть к униформе. Ведь суть униформы — принадлежность к сословию, будь то солдат, бизнесмен или работяга».

Жизнь этого разносторонне образованного человека чрезвычайно богата событиями.

Ученик петербургских литераторов высочайшей культуры — Татьяны Гнедич (он был ее литературным секретарем) и Давида Дара; недоучившийся студент биолого-почвенного факультета ЛГУ имени Жданова и отделения театроведения Ленинградского института театра, музыки и кинематографии; разнорабочий ликероводочного завода, ткацкой фабрики и хозчасти Эрмитажа (среди коллег Кузьминского по музейной бригаде — Михаил Шемякин, Владимир Уфлянд, Владимир Овчинников, Олег Лягачев, Олег Охапкин — в будущем известные художники и писатели), а также экскурсовод принимает значимое участие в неофициальной творческой жизни Ленинграда — готовит самиздатские сборники, устраивает квартирные выставки.

Он весьма активен и в культурной жизни русскоязычной диаспоры США, куда перебрался через Вену в 1975 году с Эммой Подберезкиной, своей пятой — с 1970 года — супругой, многолетним ангелом-хранителем и преданным помощником.

Наряду с русской борзой, пишущей машинкой «Ундервуд» 1904 года и резной деревянной тростью, принадлежавшей, по домыслам поэта, одному из декабристов, Кузьминский и его супруга вывезли в микрофильмах огромное количество фотографий и документов, имевших непосредственное отношение к миру андеграунда.

Поклонники, восхищаясь неуемной энергией и высокой эрудицией ККК, сутью жизни которого являлась активная исследовательская и просветительская деятельность, связанная с нонконформистской литературой, среди его отличительных качеств, прежде всего, выделяют служение поэзии.

Так, известная американская писательница и исследователь Сюзанна Масси в повествовании о Кузьминском, предваряющем его стихи, вошедшие наряду с произведениями Виктора Сосноры, Глеба Горбовского, Иосифа Бродского, Александра Кушнера, в двуязычную антологию «The Living Mirror», особо подчеркнула, что он является «человеком, охваченным любовью к поэзии и живописи столь интенсивной силы, что это «сжигает» его самого. Он никогда не перестает говорить об этом, игнорируя еду, сон и время. Его миссия служения поэзии — экстраординарна»².

Дотошные ценители поэтического слова знают, что первая книга Иосифа Бродского, вышедшая на Западе в 1965 году, была составлена в 1962 Константином Кузьминским (совместно с Григорием Ковалевым и Борисом Тайгиным). Слышали они и о том, что при участии Кузьминского был составлен ряд коллективных и персональных поэтических сборников, включая первые книги Евгения Рейна и Дмитрия Бобышева. Среди питерских детищ Кузьминского — издания Михаила Еремина, Николая Рубцова, Генриха Сапгира, Станислава Красовицкого, Игоря Холина, альманах «Призма» (вып.2, 1962). «Антология советской патологии» (1964) и «Лепрозорий — 23 (1974), поэтическая антология «Лепта» (1975).

Важной вехой для нашего героя стало участие в литературном альманахе «Аполлон-77», выпущенном в Париже Михаилом Шемякиным вместе с представителями третьей эмиграции. Специально для этого издания Кузьминским было написано несколько эссе об очень талантливых, но мало известных в ту пору поэтах — Анри Волохонском, Викторе Кривулине, Олеге Охапкине; обзорная статья о так называемой ленинградской неофициальной поэтической школе. И самое главное — опубликованы его собственные стихи, часть из которых была написана верлибром. В них — преломление стиля его учителей: Пушкина, Крученых и Хлебникова, — подкрепленное особым взглядом/ даром Кузьминского. Знаменательна и краткая статья Владимира Петрова о самом ККК, в которой отмечен его особый вклад в культурную жизнь и северной столицы, и столиц мировой культуры.

Подлинными артефактами стали уже выпущенные в США в основном под лейблом галереи и издательства «Подвал» в 1977-2005 годах свыше 200
книг (среди авторов — Вагрич Бахчанян, Михаил Генделев, Михаил Гробман, Юрий Мамлеев, Александр Очеретянский, Олег Прокофьев, Виктор Соснора, Генрих Худяков, Елена Щапова де Карли и др.).

…Неоспоримым фактом является то, что «главным делом жизни Константина Кузьминского стала единственная в своем роде девятитомная «Антология новейшей русской поэзии у Голубой лагуны» (1980 — 1986)»…³

Подготовленная совместно с давним соратником Георгием Ковалевым в альбомном формате антология досконально отображает огромный срез питерского и провинциального андеграунда 50 — 80х годов. Издание, включающее в «самиздатском» отображении произведения нескольких сотен авторов, представляет собой наиболее обширное, систематизированное по регионам и поэтическим группам собрание самиздата названного периода, сопровождаемое, по свидетельству критиков, крайне независимыми суждениями самого Константина Кузьминского.

Известно, что Кузьминский категорически не принимал цензуру в какой бы то ни было форме.

«У меня есть основной принцип — прожив большую часть жизни в стране редактуры и цензуры, я не редактирую и не цензурирую»⁴, — делился он в беседе с журналистами.

Его творческое кредо было высоко оценено известным историком литературы Владиславом Кулаковым, подчеркнувшим в статье, посвященной феномену «Голубой лагуны», что Константин Константинович «в отличие от многих профессиональных литературоведов лишен привычки подгонять реальность под придуманные заранее концепции»⁵.

За образец построения независимой антологии Кузьминский взял антологию Ежова и Шамурина «От символистов до наших жней» 1925-го года издания. Образцом комментариев выбрал Гумилева и Ходасевича, «мастеров короткого, точного, хлесткого разговора».

И, как он впоследствии уточнил, книга Бенедикта Лифшица «Полутороглазый стрелец» дала исследователю ощущение важности околопоэтической атмосферы. «И я создал триединство. Мне пришлось его создать, ибо у андеграунда не было ни библиографии, ни критики, ни мемуаров»⁶, — делится издатель секретами «кухни» своего проекта.

«Сначала я отбирал тексты, но постепенно выяснилось, что рассказы об этих текстах не менее важны. И мало-помалу меня больше стал интересовать бульон, нежели клецки. При выпуске второго тома, например, Бобышев и Бродский забубенились и отказались в нем участвовать. Но том вышел и без них», — уточнил он тому же интервьюеру свое кредо составителя.

Мне кажется, что для понимания принципа отбора авторов для антологии важно вспомнить: сам Кузьминский любил говорить, что «Гашек и Кафка жили в одно и то же время в одном и том же городе — Праге. Но какой разный космос они увидели?! Мир огромен, необъятен». Эту необъятность мира Константин Кузьминский стремился передать и в антологии, и в легендарной поэме «Вавилонская башня», которую начал писать, практикуясь в стихосложении на семи языках, еще в Ленинграде.

Этой метафорой можно назвать и его знаменитый труд-многотомник. Сам он называл свой многотомник «коллажем». Что довольно точно отражает его суть.

Известно, что архив для антологии собирался с 1959 года. Первый том вышел тиражом в 600 экземпляров, второй — 500. «Двести пятьдесят экземпляров заказывали слависты американских университетов, сто пятьдесят шло на Европу, сотня расходилась по авторам», — уточнил Кузьминский в интервью поэту и издателю Евгению Степанову⁷.

После первого тома была дюжина восторженных статей. Среди авторов, к примеру, Давид Дар, отозвавшийся о стилистике издания как о совершенно новом литературном жанре; известный русско-американский поэт и литературовед Вадим Крейд, охарактеризовавший проект как монументальный труд («Разве не заслуга, сама по себе, публикация стихов Стратановского, Еремина, Горбовского, Гаврильчина, Р. Мандельштама, Чейгина, Охапкина, Кривулина и ряда других, без упоминания которых о т н ы н е нельзя излагать историю русской поэзии»?)⁸.

Известный поэт и романист Юрий Милославский в своем отзыве на первый том в израильском журнале «22» назвал труд составителя «сверхчеловеческим». Книга удостоилось рецензий в серьезных профессиональных изданиях уровня Slavic and East European Journal⁹.

Гордясь высокой оценкой антологии западными славистами, Константин Константинович в то же время осознавал, что «нужна она, конечно, только на Родине». Именно поэтому он был чрезвычайно рад, когда в России в 2006-м году был переиздан первый том его детища¹⁰.

Первоначально антология, которая является отнюдь не академическим изданием, делалась, как вспоминал позже Кузьминский, на зарплату жены Эммы. По профессии она ландшафтный архитектор, но была вынуждена чистить серебро и мыть туалеты одного из ведущих нью-йоркских музеев, дабы финансово обеспечивать культурологические проекты супруга, и это помимо непосредственного вклада в качестве автора макета и верстальщика.

…Константина Кузьминского отличал дар подлинного просветителя. Причем он последовательно реализовывался в этом плане не только в рамках официальной деятельности (он читал курсы по русской поэзии и англо-американской культуре в Техасском университете в 1976 — 1977 годах, вел активную исследовательскую работу в организованном совместно с известным американским славистом Джоном Боултом Институте современной русской культуры (Institute of Modern Russian Culture)¹¹, но и неформально.

Вот что вспоминает о нем Джон Боулт:

«ККК был удивительной личностью, для которой искусство, точнее творчество, было все или почти все. Жил он поэзией, в поэзии и ради поэзии работая день и ночь над своим опусом («Голубая Лагуна», — Ю.Г.), ККК спасал и продвигал многих и очень многих молодых русских поэтов, которые без него, без его энергии, без его памяти, канули бы в вечность»¹².

Константин Константинович Кузьминский является своего рода Учителем не только для славистов, но и для многих русских эмигрантов различных волн. В его легендарное пространство на Брайтоне, а позже — в селение с непечатным птичьим названием Хенкок на поэтические чтения и разговоры о литературе ежемесячно стекались — и зависали на несколько дней — около полутора десятка представителей различных поколений эмиграции. Заезжали и гости из России. Шевчук. Гаркуша. Митьки. Я.

В то же время и Россия не забыла Кузьминского. В 1997 году он был объявлен лауреатом премии Андрея Белого в номинации «За особые заслуги в развитии русской литературы». Этой акцией литературная общественность воздала должное многосторонней, яркой и своеобразной личности. По свидетельству критика Юрия Новикова, «Кузьминский одним из первых в России осознал полноценную значимость той литературы, к которой принадлежал сам и которую пестовал, защищал, а потом сохранял и издавал, литературы культурного сопротивления и творческой свободы»¹³.

Показательно и емкое высказывание Эдуарда Лимонова, известного литератора и политика, отозвавшегося на смерть давнего товарища: «Яркий был и своеобразный, честный и пламенный…», уточнив, что они оба «были из одной, что называется, когорты бунтовщиков, противостоящих и советскому официальному искусству, и пошлой антисоветчине «диссиды», как мы их называли»¹⁴.

…Практичная Америка Кузьминского не изменила. Он оставался анархистом, футуристом, автором эпатажных инсталляций.

Часто он очень трезво о себе говорил:

«Суть в том, что, расставшись с Россией, я не перестал быть частью России. А частью Америки не стал».

В уже неоднократно цитированном интервью «Новому Русскому Слову» наш герой сетовал, что в Америке в противовес приобретенной свободе он «потерял среду».

О потерях ККК эмигрантского периода жизни довольно точно говорит Феликс Комаров, бизнесмен международного масштаба и известный меценат, поддерживавший Кузьминского в разные годы его жизни:

«Согласен с Буниным, считавшим, что эмиграция — это большая беда. Добавлю: эмиграция для людей, занятых творческим трудом, — беда вдвойне.

В эмиграции творческий человек лишается своей ниши. Вдобавок, выезжая за пределы страны, он вынужден тратить огромную энергию на решение бытовых вопросов. У многих художников происходит внутренний конфликт. Это случилось и с Константином Кузьминским.

Он был долгие годы яркой фигурой питерского андеграунда. Был отмечен славой и вниманием и за рубежом. Время шло, накал интересных возможностей снижался. К сожалению, время не созидало, а разрушало. И это большая трагедия, когда талантливейший человек с колоссальной эрудицией, самобытный поэт и публицист, оказывается по большому счету никому не нужен.

Не метафора ли этого — бедственное наводнение, уничтожившее немалую часть ценного архива Кузьминского? Для выживания — в том числе и экономического — ему пришлось создавать свой собственный мир. Выстраивая антипроекты. Физика вытеснила лирику. И последняя книга Кузьминского это подтверждает. Даже в ней, повествуя о перипетиях своей жизни, он не смог разрубить условный гордиев узел. А наоборот, поставил новые вопросы. Быт съел огромную личность самобытного художника, сделав его желчным. Но это был, безусловно, очень талантливый человек»¹⁵.

Говоря о последней книге, Феликс Комаров, очевидно, имеет в виду «РОМАН-газету», в который автор в гротесковой манере упоминал и его.

О стилистической ткани прозы ККК очень точно сказал в свое время Вадим Крейд:

«Проза поэта держится на трех китах. Во-первых, близкое личное знание литературной жизни Ленинграда — знание рекордное по обилию и подробностям, по числу поэтов и количеству свидетельств. Во-вторых, просторная, хотя и хаотическая эрудиция, позволяющая видеть поэзию 1950-х — 1970-х гг. в контексте, в реальных взаимных связях, в процессе, вширь. В-третьих, живая, меркурианская ассоциативность поэтического мышления, где последующая мысль приходит спонтанно, как последующая строка стиха»¹⁶.

Это наблюдение относится не только к «Антологии», но и к последующим произведениям.

Объективности ради отметим, что свои так называемые антипроекты Кузьминский начал выстраивать еще на Родине.

О чем образно пишет тот же Юрий Новиков:

«…Кузьминский — полунищий аристократ духа, находящийся под полицейским надзором, — всем своим поведением и видом персонифицировал патрицианские нормы социального поведения. И они были восприняты нашей средой — отверженность стала приметой избранности»¹⁷.

В чем же главный феномен ККК? Мыслителя, поэта, энциклопедиста, бунтаря и вечного ребенка?

Сошлюсь на Владислава Кулакова, напомнившего, что поэт Дмитрий Бобышев «задолго до того, как разругаться с Кузьминским, как-то назвал его «рыцарем поэзии» за то, что тот вставил по памяти в редактируемую им самиздатскую публикацию стихов Д. Бобышева забытое самим автором четверостишье»¹⁸.

Рыцарь поэзии. Точное определение сути личности и миссии этого неординарного человека.

Примечания:

¹ В.Агафонов. Апостол Нью-Йоркской богемы. Новое русское слово, 21 марта 1991 г.
² Susanne Massie. The Living Mirror. Five Young Poets from Leningrad. Doubleday and Company Inc. and Victor Golladze, 1972. P. 303.
³ Ольга Исаева. Памятник нерукотворный. Новый журнал. — №279, июнь 2015.
URL: http://www.newreviewinc.com/?p=2469
⁴ В.Агафонов. Апостол Нью-Йоркской богемы. Новое русское слово, 21 марта 1991.
⁵ Владислав Кулаков. А профессоров, полагаю, надо вешать. Поэзия как факт: статьи о стихах. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. С.209.
⁶ В.Агафонов. Апостол Нью-Йоркской богемы. Новое русское слово, 21 марта 1991 г.
⁷ «Подмосковные известия». 10 июня 1993 г.
⁸ См. рукопись Вадима Крейда «Крупнейшая русская Антология». Архив К.Кузьминского. Копия — в архиве Ю.Горячевой.
⁹ Slavic and East European Journal, Vol.25 №3, p. 130 Gerald Janecek, University of Kentucky.
¹⁰ Антология новейшей русской поэзии «У Голубой Лагуны». Авторы: Константин Кузьминский, Григорий Л.Ковалев. Издательство: издатель В.И.Орлов, 2006, С. 538.
¹¹ Первоначально действовал при Техасском университете, сейчас — при Университете Южной Калифорнии в Лос-Анджелесе.
¹² «Верю: сближения не миновать». Интервью Джона Боулта Юлии Горячевой. «Новый журнал», №285, 2016 г. http://magazines.russ.ru/nj/2016/285/veryu-sblizheniya-ne-minovat.html
¹³ Ю.Новиков. Строитель Вавилонской башни портрету Константина Кузьминского. Журнал «НЛО», 1998 №31, C. 333. ¹⁴ URL: http://limonov_eduard.livejournal.com/641932.html
¹⁵ Из интервью Юлии Горячевой специально для этой статьи.
¹⁶ См. рукопись Вадима Крейда «Крупнейшая русская Антология». Архив К.Кузьминского. Копия — в архиве Ю.Горячевой.
¹⁷ URL: http://belyprize.ru/?pid=153
¹⁸ Владислав Кулаков. А профессоров, полагаю, надо вешать. Поэзия как факт. Статьи о стихах. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. C. 216.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>